Электронная коллекция
военных писем

Вот, если здесь нас еще надолго задержат и станут развиваться болезни, то я всех 20 сестер отправлю в Россиию и заменю их санитарами, чтобы прибавить офицерских коек в местах занятых теперь каютами сестер,………………………………………………… ………………………………………………………………………………………………… Телеграмма твоя о сборах в Ниццу была мне большою неожиданностью. Ты то ведь знаешь какая сласть заграница с двухмесячным ребенком и всеми к нему принадлежностями. Поэтому я сообразил, что идея это не твоя, а внушена Леле каким-нибудь не в меру сообразительным доктором, которому не в домек все те тяготы. А так как я убежден, что ребенку можно только повредить, бросив все удобства жизни в чудной квартире Адмираотейства, при возможности пользоваться прогулками в своем экипаже и пешком (под боком великолепная набережная Невы), то я просил С.И. передать Леле мою большую просьбу не ездить за границу до конца войны. Хоть я и глубоко верю в свою Лелю и считаю почти невозможным, чтоб она не исполнила моей просьбы, но допускаю, что она может подумать, что я обратился с такой просьбой , не осведомленный о безусловной необходимости для ребенка получить воспитание на Корсике. В этом случае письмо это не застанет уже вас в Петербурге и, надеюсь, будет переслано в Ниццу. Так, вот если вы в Ницце, то возникает серьезный квартирный вопрос. При моем долгом отсутствии крайне странно сохранять за мной должность начальника главного морского штаба. Пока думали, что через шесть месяцев я могу вернуться – это было понятно. Теперь убрали командующого флотом. Значит когда я доведу эскадру – ее некому будет сдать. Очевидно, что меня надо сменить, тем более, что в качестве начальника главн. мор. штаба я оказался никуда не годным, не свел знакомства со щуками и по их велению не изготовил к отправке все те неготовые и пережившие свой век корабли, из которых простой капитан 2 ранга Кладо находит возможным в несколько недель сформировать третью эскадру. Раз грех мой будет поправлен, и Кладо окажется прав, разумеется, не зачем терпеть дольше фиктивную службу мою в главном морском штабе. Да и помимо всяких моих прегрешений, ………… в сентябре уже слабо защищал сохранение мною должности – видя сам, что дело затягивается против рассчетов в марте и апреле. Если ……….. и оставил меня, то как мне казалось, потому что ………. о вас хлопотала, чтоб вас не тревожили в мое отсутствие. Но раз вы с квартиры съехали – выходит совсем не хорошо сохранять ее за мной вместе с должностью, которую несет другой. Это и в газеты с руганью может проникнуть: еще новый козырь против халатности морского министерства. Поэтому, буде, вы в Ницце, попроси С.И. Зилоти, чтоб распорядился очисткой квартиры, и чтобы сам был добр присмотреть за уборкой вещей, книг и бумаг из верхняго моего кабинета, в котором придется без ключей открывать все ящики письменного стола, потому что я имел неосторожность увезти ключи с собой. Надо пояснить С.И. Зилоти, что книги находящиеся в шкафу у стенки отделяющей столовую – казенные, все прочия книги, бумаги, папки и вещи в ящиках – мои собственныя. И в нижней части шкафа с казенными книгами есть разный хлам – он весь мой частный. Все кроме казенных книг надо сложить в ящики, припечатать и сдать на сохранение куда-нибудь. Я тебе не писал много поповоду твоего письма в газеты, потому что уверен, что ты и сама сейчас-же догадалась, что это у тебя сорвалось с языка и лучше было бы фамилией Рожественская не подписываться. Не распространялся-бы об этом и теперь, ибо болтовней ошибки сделанной не поправишь. Но вот, в одном из писем ты как будто сетуешь, что …………… никого не присылала справиться и не проявила ничем забот о тебе и о Леле. Я уже писал тебе, что ……………., отвечая отдельно на новогоднее поздравление, прибавила: «жена, дочь и внучек здоровы». Значит, …………. справлялась. И я уверен, что внимание было бы выражено явственнее, если-б ты не объявила себя демонстранткой. Ну, как ………… было идти против …………, которого демонстрирующая публика провозглашает (будто-бы) виновником всех бед и которому, примкнувшие к демонстрантам, террористы и анархисты посылают письма с объявлением, что приговорили к смерти. ……………., конечно поняла, что ты увлеклась красивыми словами и попалась как кур во щи, и все-же не могла проявить симпатии участвовавшей в демонстрации. И насколько я знаю ………... делающую все свои добрые дела, без шума и огласки, я уверен, что ей было жаль, что обстоятельства так сложились. Однако, я что-то очень расписался, и при том совсем не в том тоне, в котором бы мне хотелось всегда говорить с тобой. Ну прощай, будт здорова. До сегодня у меня ничего не выяснено о конце этого противного Мадагаскарского сидения. Адски жарко, и это еще только начало здешнего лета, и прохладный, по ихнему, дождливый сезон. Недели через три, дожди кончатся, и тогда наступит власть пекла. Помнишь, ночь в Севастополе в Grand Hotel’, кажется, так вот тот номер, можно считать камерой рефрижиратора сравнительно с моею каютой. Спать нет никакой возможности. Можно только тяжело дремать на голой циновке, как мать родила, и то при условии, что на тебя направлены струи ветра от электрических вентиляторов. Конечно, много раньше получения этого письма, ты уже будешь знать, чего я сам теперь не знаю, о том, где будет эскадра и что ей предстоит. До свидания. Целую тебя, дочку и внучка. Твой З. Рожественский.